Жизнь и смерть. Глава шестнадцатая
Стефани Майер
Жизнь и смерть
16. КАРИН
Эдит снова привела меня к кабинету Карин. И на секунду остановилась у двери.
– Входите, – донесся изнутри голос Карин.
Вслед за Эдит я вошел в комнату с высоким потолком и окнами во всю стену. Остальные стены были скрыты книжными полками, доходившими до самого верха; столько книг мне доводилось видеть только в библиотеке.
Карин сидела за огромным письменным столом: она только что сунула закладку в книгу, которую держала в руках. Я всегда представлял себе таким кабинет декана в университете… правда, Карин выглядела слишком молодой для подобной роли.
Зная, через что она прошла, я посмотрел на нее другими глазами – хотя всего лишь рисовал произошедшее в своем воображении, а оно наверняка не справлялось со своей задачей, и значит, на самом деле всё было гораздо хуже.
– Чем могу помочь? – спросила она с улыбкой, поднимаясь со своего места.
– Я хотела показать Бо кое-что из нашей истории, – объяснила Эдит. – Ну, вообще-то, из твоей.
– Мы не собирались беспокоить вас, – извиняющимся тоном добавил я.
– Ничего страшного, – ответила мне Карин, а потом повернулась к Эдит: – С чего ты хочешь начать?
– С Ваггонера, – сказала Эдит. Она потянула меня за руку, вынуждая встать лицом к двери, через которую мы только что вошли.
Эта стена отличалась от остальных. Вместо книжных полок ее покрывали дюжины и дюжины картин в рамах. Разных размеров и стилей, некоторые из полотен были тусклыми, другие же горели яркими красками. Я быстро оглядел эти произведения искусства, пытаясь понять, что их объединяет, но не смог обнаружить никакой связи.
Эдит подвела меня к дальнему левому краю, потом взяла за плечи и развернула лицом к одной из картин. Мое сердце отреагировало точно так же, как на любое ее прикосновение – пусть даже совсем случайное. Еще больше смущало то, что Карин, разумеется, тоже это услышала.
Оказывается, Эдит хотела привлечь мое внимание к маленькому квадратному холсту в простой деревянной раме, неприметному среди более масштабных и красочных полотен и представлявшему собой миниатюрный городской пейзаж в коричневых тонах, полный островерхих крыш. Весь передний план занимала река, которую пересекал мост со множеством строений, напоминающих крошечные соборы*.
– Лондон середины семнадцатого века, – сказала Эдит.
– Лондон моей молодости, – добавила Карин, стоявшая теперь в паре шагов от нас. Я слегка вздрогнул, потому что не слышал ее приближения. Эдит взяла меня за руку и тихонько сжала.
– Ты расскажешь эту историю? – спросила она.
Я обернулся, чтобы увидеть реакцию Карин. Она встретила мой взгляд с улыбкой:
– Я бы с удовольствием, вот только уже немного опаздываю. Вызвали на дежурство – доктор Сноу взял больничный. Но Бо ничего не потеряет, – теперь она улыбнулась Эдит. – Ведь ты знаешь эти истории не хуже меня.
В голове с трудом укладывалось такое странное сочетание обыденной жизни врача маленького городка и рассказа о ее юности, прошедшей в Лондоне семнадцатого века.
К тому же меня слегка выбивала из колеи мысль о том, что Карин говорит вслух только ради меня.
Еще раз тепло улыбнувшись, она вышла из комнаты.
Целую долгую минуту я рассматривал картину, изображавшую ее родной город.
– И что случилось потом? – спросил я. – Когда она поняла, что с ней произошло.
Эдит подтолкнула меня еще на полшага, взглядом указав на другой пейзаж, побольше. На нем была изображена пустынная поляна в унылом осеннем лесу, а в отдалении виднелась черная горная вершина.
– Когда Карин поняла, кем стала, – тихо сказала Эдит, – она пришла в отчаяние… а потом восстала. Попыталась уничтожить себя. Но это не так легко сделать.
– Как? – я не собирался говорить этого вслух, но был настолько потрясен, что слово просто вырвалось.
Эдит пожала плечами:
– Спрыгивала с большой высоты. Пробовала утопиться в океане. Однако она была молодой в этой новой жизни и очень сильной. Поразительно, как ей удалось устоять… и не питаться… пока она оставалась новообращенной. В это время инстинкт особенно могуществен, он преобладает над всем. Но Карин испытывала такое отвращение к себе, что нашла в себе силы попытаться уморить себя голодом.
– А это возможно? – тихо спросил я.
– Нет, да и вообще нас мало чем можно убить.
Я открыл рот, чтобы задать вопрос, но Эдит заговорила раньше:
– В общем, она довела себя до того, что стала очень голодной и постепенно ослабела. Несколько месяцев скиталась как можно дальше от людей, сознавая, что ее сила воли тоже истощается. Бродила одна по ночам, выискивая самые пустынные места и изнывая от ненависти к себе… Однажды мимо убежища Карин проходило стадо оленей. К этому моменту она настолько обезумела от жажды, что не задумываясь набросилась на них. Силы вернулись, и она поняла, что не обязательно быть гнусным чудовищем, чего она так боялась. Разве не случалось ей в предыдущей жизни есть оленину? В течение следующих нескольких месяцев Карин создала свою новую философию. Можно существовать, не становясь демоном. Она опять нашла себя… И начала с большей пользой использовать время. Она всегда была умной, стремилась к знаниям, а теперь у нее была в запасе целая вечность. По ночам Карин училась, днем планировала. Вплавь перебралась во Францию и…
– Во Францию вплавь?
– Люди постоянно переплывают Ла-Манш, Бо, – терпеливо напомнила Эдит.
– Наверное, так и есть. Просто с учетом обстоятельств это прозвучало странно. Продолжай.
– Плавать нам легко…
– Вам все легко, – буркнул я.
Эдит молча ждала, приподняв брови.
– Извини. Больше не буду перебивать, обещаю.
Она мрачно улыбнулась и закончила свою фразу:
– Потому что, строго говоря, мы не нуждаемся в дыхании.
– Вы…
– Нет-нет, ты обещал! – засмеялась Эдит, приложив прохладный палец к моим губам. – Хочешь ты услышать эту историю или нет?
– Нельзя же обрушить на меня что-то в этом роде, а потом ожидать, что я промолчу, – пробормотал я из-под ее пальца.
Она убрала руку и положила ее мне на грудь. У меня тут же ускоренно забилось сердце, но мне было не до этого.
– Вам не нужно дышать? – требовательно спросил я.
– Да, такой необходимости нет. Просто привычка, – Эдит пожала плечами.
– И сколько времени ты можешь обходиться… без дыхания?
– Наверное, вечно, не знаю. Правда, когда не имеешь возможности пользоваться обонянием, это начинает причинять некоторое неудобство.
– Некоторое неудобство, – эхом откликнулся я.
Я не обращал внимания на собственное выражение лица, но что-то в нем внезапно заставило Эдит сделаться серьезной. Она безвольно опустила руку и неподвижно стояла, изучающе глядя на меня. Пауза затянулась. Черты Эдит словно окаменели.
– В чем дело? – прошептал я, осторожно касаясь ее застывшего лица.
Под моей рукой оно снова ожило, и Эдит едва заметно улыбнулась:
– Я знаю, в один прекрасный момент какие-то мои слова или что-то из увиденного окажется слишком для тебя. И тогда ты убежишь от меня с криками… – улыбка исчезла. – Я не буду тебя останавливать, когда это случится. Я хочу, чтобы это случилось, поскольку мне нужно, чтобы ты был в безопасности. И в то же время я хочу быть с тобой. Два несовместимых желания… – она замолчала, всё еще пристально глядя мне в лицо.
– Никуда я не убегу, – пообещал я.
– Увидим, – она уже опять улыбалась.
Я хмуро посмотрел на нее:
– Давай вернемся к твоему рассказу… Карин поплыла во Францию.
Эдит помедлила, снова погружаясь в историю. Ее взгляд непроизвольно скользнул к следующей картине: самая яркая из всех, в самой роскошной раме, она была и самой большой – вдвое шире двери, рядом с которой висела. Полотно было переполнено красочными фигурами в развевающихся одеяниях, они извивались вокруг высоких колонн, свешивались с мраморных балконов. Я не совсем понял, относился ли сюжет картины к греческой мифологии или же персонажи, плывущие в облаках надо всеми, были библейскими.
– Из Франции, куда приплыла Карин, началось ее путешествие по европейским университетам. По ночам она изучала музыку, естественные науки, медицину – и нашла свое призвание, свое искупление в спасении человеческих жизней, – выражение лица Эдит стало благоговейным. – Я не могу достоверно описать ее борьбу: Карин понадобилось два столетия мучительных усилий, чтобы довести самоконтроль до совершенства. Теперь она практически невосприимчива к запаху человеческой крови и способна заниматься любимым делом без невыносимых страданий. Там, в больнице, она находит огромное умиротворение… – Эдит надолго уставилась в пространство. Потом, похоже, вспомнила вдруг о своей истории и постучала пальцем по огромной картине, перед которой мы стояли: – Карин училась в Италии, когда обнаружила там подобных себе существ. Они были гораздо более цивилизованными и образованными, чем призраки лондонской канализации.
Она указала на несколько самых величественных фигур на верхней галерее, которые спокойно взирали на вакханалию, творящуюся внизу. Я внимательно всмотрелся в эту маленькую группу и даже хохотнул от неожиданности, поняв, что узнаю женщину с золотистыми волосами, стоящую слегка в стороне.
– Солимену (Франческо Солимена – итальянский художник эпохи позднего барокко – п.п.) очень вдохновляли друзья Карин. Он часто изображал их в виде богов, – со смехом объяснила Эдит. – Сульпиция, Маркус и Афинодора, – перечислила она, указывая на троих других. – Ночные покровители искусств.
Первая из женщин была черноволосой, как и мужчина рядом с ней, а вторая – платиновой блондинкой. На всех красовались роскошные яркие наряды, в то время как Карин была в белом.
– А это кто? – спросил я, показав на невзрачную маленькую девушку в коричневом платье, со светло-каштановыми волосами. Она стояла на коленях, цепляясь за юбки другой женщины – той самой брюнетки с продуманно уложенными локонами.
– Меле, – ответила Эдит. – Это… служанка – наверное, так можно ее назвать. Воришка Сульпиции.
– И что с ними случилось? – поинтересовался я, почти касаясь пальцем фигур на холсте.
– Они по-прежнему там, – она пожала плечами, – уже не первое тысячелетие. Карин оставалась с ними недолго, всего несколько десятков лет. Она восхищалась их благовоспитанностью, их утонченностью, но они слишком усердно стремились излечить ее от отвращения к естественному источнику питания, как они это называли. Они старались убедить ее, а она – их, одинаково безрезультатно. В конце концов Карин решила попытать счастья в Новом Свете. Она мечтала разыскать других, подобных себе. Видишь ли, ей было очень одиноко…
В голосе Эдит звучало сочувствие.
– Долгое время ей никого не удавалось найти. Но когда монстры стали сказочными персонажами, Карин обнаружила, что может общаться с ничего не подозревающими людьми, словно сама является одной из них. Она стала работать медсестрой – женщину не приняли бы в иной роли, несмотря на бесспорное превосходство в образовании и мастерстве над хирургами тех дней. Когда никто не видел, она делала всё, что в ее силах, чтобы уберечь пациентов от менее умелых врачей. Но и трудясь бок о бок с людьми, она не могла обрести товарищеских отношений, которых так жаждала: нельзя было рисковать, сближаясь со смертными.
Помолчав, Эдит продолжила неуловимо изменившимся тоном:
– Когда разразилась эпидемия «испанки», Карин работала в ночную смену в одной из чикагских больниц. К тому времени она уже несколько лет обдумывала одну идею и почти приняла решение действовать: поскольку ей не удавалось найти себе спутника, нужно было создать его. Она не была вполне уверена в том, какие действия обратившего ее вампира были на самом деле необходимы для трансформации, а какие служили просто для удовлетворения его садистских наклонностей, поэтому медлила. К тому же она ни в коем случае не хотела отнять у кого-то жизнь тем же способом, каким была украдена ее собственная. И вот, пребывая в таком настроении, она нашла меня. Мне уже не на что было надеяться: меня оставили в палате умирающих. Карин ухаживала за моими родителями и знала, что я осиротела. Она решила попытаться…
Эдит уже почти шептала, невидящим взглядом уставившись в высокие окна. Потом вообще замолчала. Я ждал и думал о том, какими образами сейчас заполнены ее мысли – воспоминаниями Карин или ее собственными.
Наконец она повернулась ко мне, мягко улыбаясь:
– Ну вот, круг замкнулся.
– Так ты всегда была с Карин?
– Почти всегда.
Она снова взяла меня за руку и потянула в коридор. Я оглянулся на картины, которых уже не мог видеть. Интересно, услышу ли я когда-нибудь остальные истории.
Эдит ничего не добавила, пока мы шли по коридору, поэтому я переспросил:
– Почти?
Она вздохнула, поджала губы, а потом молча покосилась на меня.
– Не хочешь отвечать, да? – догадался я.
– Это был не лучший период моего существования.
Мы начали подниматься по следующему лестничному маршу.
– Ты можешь рассказать мне всё что угодно.
Когда мы дошли до верхней площадки, Эдит остановилась и несколько мгновений пристально смотрела мне в глаза:
– Наверное, я должна тебе это. Тебе следует знать, кто я такая.
У меня появилось ощущение, что ее слова непосредственно связаны со сказанным ею раньше – о том, что я убегу с криками. Я нацепил непроницаемое выражение лица и приготовился.
Она глубоко вдохнула:
– У меня был типичный приступ подросткового бунтарства – примерно через десять лет после того, как я была… рождена… создана… называй как хочешь. Меня не увлекало воздержание Карин и возмущало то, что она обуздывает мой аппетит. Поэтому… я ушла от нее и некоторое время жила самостоятельно.
– В самом деле? – это не потрясло меня, как она, вероятно, ожидала. Только подстегнуло мое любопытство.
– Тебя это не отталкивает?
– Нет.
– Почему?
– Ну, наверное… это кажется логичным.
Она резко хохотнула, а потом снова потянула меня вперед по такому же коридору, как этажом ниже, и мы медленно пошли дальше.
– Со времени моего второго рождения у меня было преимущество – я знала, что думают все находящиеся поблизости, вне зависимости от того, люди они или нет. Вот почему мне понадобилось целых десять лет, чтобы открыто восстать против Карин – ведь я снова и снова убеждалась в ее искренности и ясно понимала, почему она живет именно так, а не иначе…
Эдит покачала головой и продолжила рассказ:
– Мой бунт продолжался недолго, всего несколько лет, после чего я вернулась к Карин и разделила ее убеждения. Мне казалось, что я смогу избежать… депрессии… которая сопутствует угрызениям совести. Потому что я знала мысли моей добычи и могла избегать невинных, охотясь только на тех, в ком видела зло. Если я последовала за убийцей в темный переулок, где он крался за молоденькой девушкой… если спасла ее, то, наверное, я не такая уж жуткая.
Я пытался представить себе то, что описывала Эдит. Как бы она выглядела, когда выходила из тени, молчаливая и бледная? Что подумал бы преступник, когда увидел ее – совершенную, прекрасную, во всем превосходящую человека? Да и понял ли он хотя бы, что ее нужно бояться?
– Но шло время, и я начала видеть чудовище в своих глазах. Это была расплата за отнятые человеческие жизни – пусть даже жертвы заслуживали казни. И я вернулась к Карин и Энисту. Они приняли меня обратно, словно блудного сына. Это было больше, чем я заслуживала.
Мы дошли до конца коридора и остановились перед последней дверью.
– Моя комната, – сказала Эдит, открывая ее, и потянула меня внутрь.
Окна ее комнаты выходили на юг и были такими же большими, как в гостиной на первом этаже. Должно быть, вся задняя стена дома была стеклянной. Отсюда открывался вид на излучину широкой реки – я подумал, что это, наверное, Сол Дюк, – и на белоснежные вершины Олимпийского хребта. Горы оказались гораздо ближе, чем можно было ожидать.
Западную стену целиком занимали бесчисленные полки с компакт-дисками: здесь их было больше, чем в специализированном магазине. В углу виднелся какой-то замысловатый музыкальный центр – из тех, до которых я обычно и дотрагиваться не решался, опасаясь что-нибудь сломать. Кровати не было, только большой черный кожаный диван. Пол покрывал толстый золотистый ковер, а стены – плотная ткань чуть более темного оттенка.
– Для хорошей акустики? – догадался я.
Эдит засмеялась и кивнула.
Она взяла пульт и включила стереосистему. Мягко зазвучала тихая джазовая композиция – как будто музыканты находились прямо в комнате, рядом с нами. Я подошел к стене с дисками, чтобы поближе рассмотреть эту умопомрачительную коллекцию.
– По какому принципу они расположены? – спросил я, не находя никакой системы в названиях.
– Ммм… по годам, а уже в этих рамках – по личным предпочтениям, – рассеянно объяснила она.
Я повернулся и увидел, что она смотрит на меня с выражением, которого я не понял.
– Что?
– Я была готова к тому, что испытаю… облегчение. Если ты будешь всё знать и не нужно будет скрывать что-нибудь от тебя. Но не ожидала почувствовать нечто большее. Мне это нравится. Это делает меня… счастливой, – она пожала плечами и улыбнулась.
– Я рад, – пробормотал я с ответной улыбкой. Приятно было знать, что она не жалеет о своей откровенности – я опасался именно этого.
Но тут, видимо, проанализировав выражение моего лица, Эдит нахмурилась, улыбка ее померкла.
– Всё еще ждешь, что я закричу и убегу? – поинтересовался я.
Она кивнула, пытаясь оставаться серьезной.
– Очень не хочется тебя разочаровывать, но ты далеко не такая страшная, как тебе кажется. Честно говоря, не представляю, как тебя можно испугаться, – беспечно заявил я.
Она приподняла брови, лицо ее медленно расплылось в улыбке:
– Вероятно, тебе не следовало этого говорить.
А потом она зарычала – этот тихий звук вырвался откуда-то из глубины ее горла, и в нем не было ничего человеческого. Улыбка становилась все шире, пока не превратилась в оскал. Поза тоже изменилась: Эдит чуть присела, выгнув спину, и стала похожа на кошку, приготовившуюся к прыжку.
– Э… Эдит?
Я не увидел, как она атаковала – это произошло слишком быстро. Я даже не успел понять, что случилось. На какое-то мгновение я взлетел в воздух, а комната закрутилась вокруг меня – перевернулась вверх тормашками и снова заняла нормальное положение. Я не почувствовал приземления, но внезапно оказался лежащим навзничь на черном диване, а Эдит нависала надо мной, крепко зажав коленями мои бедра, и поставив руки с обеих сторон от моей головы так, что я не мог двигаться. Ее оскаленные зубы были совсем рядом с моим лицом. Она издала еще один тихий звук – на сей раз что-то между рычанием и мурлыканьем.
– Ух ты, – выдохнул я.
– Так что ты там говорил? – спросила она.
– Э… что ты очень, очень страшное чудовище?
Она улыбнулась:
– Так-то лучше.
– И что я до невозможности влюблен в тебя.
Ее взгляд стал нежным, глаза широко распахнулись, между нами снова ничего не стояло.
– Бо… – шепнула она.
– Можно войти? – послышался от дверей чей-то тихий голос.
Я вскинулся, и мы с Эдит наверняка столкнулись бы лбами, если бы она не отреагировала гораздо быстрее, чем я. В следующую долю секунды она потянула меня вверх, и вот я уже сидел на диване, а она рядом со мной, положив ноги мне на колени.
В дверях стоял Арчи, а за ним, в коридоре, Джесамина. По моей шее поползли вверх красные пятна, но Эдит была совершенно спокойна.
– Пожалуйста, – ответила она Арчи.
Похоже, он не заметил, что мы делали что-то необычное. Пройдя в центр комнаты, он невероятно грациозным движением опустился на пол. Джесамина осталась у входа и, в отличие от Арчи, выглядела слегка потрясенной. Она пристально смотрела в лицо Эдит, а я задавался вопросом, какой она ощущает атмосферу в комнате.
– Нам показалось, что, судя по звукам, ты решила съесть Бо на ланч, – сказал Арчи, – и мы пришли узнать, не угостишь ли ты и нас.
Я напрягся, но тут увидел, что Эдит улыбается… трудно было понять, что именно ее развеселило: реплика Арчи или моя реакция.
– Извини, – ответила Эдит, собственническим движением обнимая меня за шею, – я не в настроении делиться.
Арчи пожал плечами:
– Ну ладно.
– Вообще-то, – сказала Джесамина, делая нерешительный шаг в комнату, – Арчи говорит, что сегодня вечером будет настоящая гроза, и Элинор хочет поиграть в мяч. Ты за?
Все слова вроде бы были обычными, но я не совсем понял их смысл. Однако это прозвучало так, словно прогноз погоды от Арчи был немного надежнее телевизионного.
Глаза Эдит загорелись, но она явно колебалась.
– Разумеется, тебе следует взять с собой Бо, – добавил Арчи. Мне показалось, что при этом Джесамина бросила на него быстрый взгляд.
– Ты хочешь пойти? – спросила Эдит. Ее лицо выразило такое нетерпение, что я согласился бы на что угодно.
– Разумеется. Хм… а куда?
– Нам приходится ждать грома, чтобы поиграть… сам поймешь, почему, – пообещала она.
– Зонтик брать?
Все трое громко рассмеялись.
– Что скажешь? – спросила Джесамина у Арчи.
– Не надо, – похоже, Арчи был уверен в своем прогнозе. – Гроза разыграется над городом. На поляне будет достаточно сухо.
– Отлично, – сказала Джесамина, и энтузиазм в ее голосе был заразительным, что меня совсем не удивило. Я почувствовал, что и сам проникаюсь радостным волнением, хотя даже не знал наверняка, в чем заключается идея.
– Давай позвоним Карин и выясним, будет ли она участвовать, – предложил Арчи, снова поднимаясь на ноги настолько плавным движением, что я не смог не засмотреться.
– Как будто ты еще не в курсе, – поддразнила его Джесамина, и они ушли.
– Так… во что мы будем играть? – поинтересовался я.
– Ты будешь наблюдать, – уточнила Эдит. – А мы будем играть в бейсбол.
Я скептически поглядел на нее:
– Вампиры любят бейсбол?
Она улыбнулась:
– Это же популярное американское развлечение.
________________________________________________
* Вид на Лондонский мост, 1616 год. Гравюра Николаса Иоанниса Фишера. Видимо, Эдит показывала Бо примерно такой же пейзаж.
ЧИТАТЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ (ГЛАВА 17, Ч.1)
Перевод подготовлен командой переводчиков сайта @tr
Текст предоставлен в ознакомительных целях и не преследует коммерческой выгоды.
Спасибо